Выбравшись из землянки, Наденька огляделась и, увидев дымок от печки бабы Кати, побежала к нему по тающему снегу. Босые ножки обжигало холодом, но валенки не обуть: большие, бежать в них невозможно, а если идти, уголёк, который положит соседка в консервную баночку на проволочке, погаснет. И мама не растопит буржуйку
Юлия ЯГНЕШКО
«Мне было четыре с половиной года, когда фашисты сожгли нашу деревню Чужбино, - рассказывает Надежда Владимировна Смирнова, а в далёком 1942-м - Наденька Яковлева. - Война шла уже второй год, и люди у нас в Псковской области знали, что немцы жгут деревни, травят народ в газовых камерах. И вот как в песне: горе горькое по свету шлялося и до нас добралося».
... Фашисты нагрянули в Чужбино на больших грузовиках, автоматчики шли с собаками. Услышав шум, люди с окраины убежали в болота. Остальные не успели.
- Шнель! Шнель! - орали гитлеровцы, выталкивая воющих женщин, старух и детей на улицу.
«Помню, иду по глубокому снегу еле-еле, к животу каравай хлеба прижимаю, - говорит Надежда Владимировна. - За мной сестрёнка, которой только 2 года. Тоже краюху тащит. Следом мама ведёт бабушку».
Потом немцы обливали стены домов бензином и поджигали. Дерево громко трещало. От построек занимались огнём деревья в садах. Когда одна старушка с криком ухватилась за свою пылающую яблоню, фашист ударил её прикладом в бок и погнал к машине.
Весь день ехали, а ночь провели в школе, спали на полу.
В стаде, которое немцы гнали за обозом из Чужбино, женщины отыскали своих коров и подоили. Яковлевы свою не нашли. Сказали, что её уже забили на мясо. Но соседки поделились молоком для девочек.
На вокзале в Пскове людей сортировали по составам, и многие бежали в этой суете.
- Маруся, беги, - сказала бабушка маме. - Хоть ты живая останешься. А мы уж...
Но Мария Васильевна только головой покачала.
Такие разные сказки
«В поезде было холодно, ехали-то в телятниках, - рассказывает Надежда Владимировна. - В них полы в сплошных щелях. Скотина в дороге опорожнится, и всё сливается. И мы ехали стоя, как телята. И так же просветами этими пользовались...»
Высадили их в поле у городка Цесис, под Ригой.
Скоро стали подъезжать сани. Латыши выбирали батраков и увозили. Но Яковлевы не годились: работник один, а ртов много...
И они остались в этом снегу и темноте одни. Девочки уже даже плакать не могли, а бабушка отчитала все молитвы. И вдруг сани!
«Этот человек приезжал днём, понял, что нас не возьмут, и вернулся, - говорит Надежда Владимировна. - Усадил на сено, накрыл тулупом, дал по замороженному пирожку с луком и салом. Ничего вкуснее я в жизни пока не ела!
Его семья вышла посмотреть, кого привёз. Тут я выбираюсь из саней, за мной ещё одна «работница» двух лет, мама бабушку вытаскивает... Они смотрели на нас и плакали.
Нас накормили, комнатку выделили. Помню, я смотрела на декабрист, стоявший на комоде, и думала, что это и есть волшебный Аленький цветочек. А когда хозяйские дочки Вильма и Мильда назавтра собирались в Ригу, в мединститут, где они учились, и нам разрешили посмотреть, как они наряжаются, я поняла - это счастье!
Мама работала скотницей, доила коров, поила-кормила свиней и остальную живность. Тяжело, но зато всем было тепло и сытно.
А весной сказка кончилась. Нас перевезли в другой дом, где кормили хуже, чем свиней. Кинут в кастрюлю хвост да голову от селёдки, сварят, молока плеснут. Как это воняло! А хлеба не каждый раз дадут».
Девочки собирали все зелёные росточки, каждую травинку, ягодку. Однажды объелись волчьей ягодой по незнанию, но выжили.
... Однажды ночью всех разбудила стрельба. До утра прятались под кроватями. А на рассвете нас никто не будил. Ни хозяев, ни ценностей, ни скотины в хлеву не было!
«Стали искать еду, - вспоминает Надежда Владимировна. - На чердаке оказался подвешен окорок. Ели его и боялись: вдруг отравлен? То ли от жирного, то ли действительно мясо было отравлено, всех пронесло. Да так, что еле ноги таскали, а бабушка уже не вставала. Так нас и нашли советские солдаты».
Просто супа хотелось
Когда разрешили ехать домой, многие оставались. Куда? Декабрь 1944-го, опять зима, а избы-то
сожжены. Но бабушка заплакала:
- Хоть на голый камушек, но домой...
Как напророчила: от деревни остались только печки. Но почти у каждой хаты оказались солдатские землянки. В них и стали жить.
«Взрослые на работе, а мы с сестрёнкой Сашей весь день воду из землянки вычерпываем. Вечером натопим буржуйку и спать. А утром опять полно воды.
Мама пекла лепешки из мороженой картошки, где-то добывала хлеб из опилок и жмыха, приносила дохлую рыбу, которую, обмотав ноги тряпками (обуви-то нет!), женщины собирали на озере. Рыбу оглушило бомбёжками, она всплыла и вмёрзла в лёд, а весной оттаивала. Запах такой, что... Но мы ели. Как праздник запомнила, как однажды кто-то достал мешочек трухи из-под солёных снетков. Мы чистили кожуру с настоящей варёной картошки и макали в эту труху. Красота!»
Раскопав землянки, люди построили из брёвен избушки. Соорудили и сарайчик - школу. И осенью 1945 года Надя пошла в первый класс.
«В школе каждый день варили суп с мясом. Но доставался он не всем. Только детям, на чьих отцов пришли похоронки. А наш папа был жив. Мы не завидовали, хотя супа очень хотели...»
 |
| На встрече через сорок лет после выпуска (Надежда Владимировна внизу вторая справа, слева от неё бывшая директор школы Нина Шихова). Лето 2017 года. |
Папа!
Отца Надя не помнила. Знала, что работал шофёром в МТС, где и познакомился с мамой, когда она училась на курсах трактористов. Что его призвали сначала на одну войну, потом на вторую. И боялась не узнать его, когда он вернётся. Соседки-то шутили: мамка приведёт чужого мужика, а вы и не поймёте, что это не ваш папка.
Поэтому, когда возвращаясь из школы, увидела солдата, катившего велосипед к их домику, насторожилась.
«Он мне показался таким красивым! Я же мужчин почти не видела, только дряхлых стариков. Иду за ним, а сердце замирает. Вхожу, а Саша уже у него на коленях! Мама с бабушкой счастливы, на стол собирают: консервы, настоящие хлеб и сахар из отцовского пайка».
Надя тоже забралась к папе на колени. Рассматривала награды на гимнастёрке - орден Красной Звезды и медали «За отвагу», «За победу над Германией», «За взятие Кёнигсберга».
Встречи
Закончив школу, Надя поступила в пединститут, а после захотела сельской романтики и преподавала химию в самой дальней школе Псковской области.
Но в 1965 году приехала в Калининград, к сестре, которая жила здесь с мужем. Тут нашёлся жених и для Нади. С тех пор жизнь её связана с нашим городом и школой №16, ставшей её единственным местом работы в Калининграде.
«Меня и сейчас зовут на встречи выпускников, - улыбается она, выкладывая на стол фотографии. - Вот ребята-десятиклассники 1977 года. Только сорок лет спустя. Это Танечка Козубская, профессор МГУ. А московский хирург Павловский и Лучников Володя, который когда-то возглавлял наш Ленинградский район, приехать не смогли.
Однажды меня приглашали в Москву на съёмки передачи «Сегодня вечером» об Олеге Газманове. Это тоже мой ученик. Было приятно».
Мы долго молчали
Сегодня Надежда Владимировна возглавляет отделение Союза бывших малолетних узников фашизма по Центральному району Калининграда.
«На первом собрании в здании КСТ в конце 1980-х я была секретарём, а потом меня выбрали председателем. Тогда Раиса Горбачёва подняла вопрос о компенсациях. Люди относились к этому по-разному. Одни возмущались: немцы дом сожгли, родину отобрали, родных убили, а теперь дали марок на цветной телевизор!.. Другие были рады, так как в трудные 1990 годы обеднели все.
Мы навещали узников, поздравляли с праздниками, кого и хоронили... Такие судьбы... Познакомилась я с Раисой Григорьевной Титовой, которая приехала из Белоруссии. Родителей её раскулачили, отца отправили на Волго-Донской канал, потом на север, где он и сгинул. Во время войны партизаны подорвали состав со снарядами, которые везли для обстрела Ленинграда. И фашисты стали карать: загнали в школу человек двести и подожгли. Бабушка её там сгорела, а мама выскочила, но её тут же расстреляли...
Саму Раю угнали в Литву, определили в няньки. Однажды она тащила вёдра с водой от колодца и кому-то сказала, что тяжело. «Плохо тебе у меня? - узнав об этом, спросил хозяин. - Узнаешь, как хорошо бывает». И девочку отправили в концлагерь...
Мы долго молчали о том, что пережили. Я-то ребёнком была, а тех, кто постарше, ещё вызывали на допросы — не завербованы ли? Поэтому опасались. Теперь можем рассказать».