Иллюминация в Кёнигсберге

… То достопамятное декабрьское утро 1758 года привычно началось с большой брани.

Губернатор Кёнигсберга Николай Андреевич Корф, назначенный на эту должность Государыней Императрицей и Самодержицей Всероссийской Елизаветой Петровной, проснулся не в духе.

- Ослы! Как есть ослы! Ну, ничего поручить нельзя! - убивался Корф, лёжа в своей постели и вспоминая ту кислую физиономию, которую скорчил вчера этот обормот Бауман, его секретарь.

- Ну какое я дал ему непосильное задание? Найти толковых ремесленников-немцев, чтобы на Рождество смастерили у ворот замка иллюминацию. Всего-то! Прям как будто навьючил на спину этому остолопу мешок с булыжниками!

Корф нервно позвонил в колокольчик и тут же к нему прибежал слуга: чего изволите, батюшка?

- Пусть идёт сейчас же к немцам и заказывает у них иллюминацию!

- Да кто идёт-то, родимый? Кому приказываете-то? - подобострастно уточнил лакей.

- Сам должен знать, дурак! - закричал Корф и запустил в слугу подушкой. - Идиот Бауман! Вот кто!

Надо отметить, что Корф поселился в Кёнигсбергском замке с великой пышностью. Там же разместил советников, секретарей, протоколистов, канцеляристов, подканцеляристов и копиистов. И, будучи великим охотником до всяческих увеселений, намеревался, кроме ежедневных своих больших обедов, а по вечерам балов и маскарадов, удивить знакомых и кёнигсбергскую публику на Рождество иллюминацией. А пуще всего - немецкую графиню Кейзерлингшу, на которую имел виды в отношении любовных интриг.

И вот затея с иллюминацией, по всей видимости, срывалась...

Однако пока Корф бесился утром в своей спальне, его секретарь Александр Бауман, «обормот, остолоп и идиот», плёлся ни свет ни заря к старшине цеха кёнигсбергских гробовщиков, рассуждая так: коли умеют эти ребята мастерить плошки с горящим маслом для похорон, то и иллюминацию сотворить могут.

Старшину Бауман застал, несмотря на ранний час, в своей мастерской, где тот измерял доски для очередного гроба.

- Услужи, сделай милость! - обратился к старшине Бауман. - Восхотел мой дорогой начальник, а ваш губернатор Николай Андреевич Корф, устроить на Новый год иллюминацию у ворот замка. Так подсоби в этом предприятии! А я уж в долгу не останусь. Как только кто помрёт в нашей канцелярии (не приведи господь, конечно), - так сразу дам тебе знать, и заказ устрою.

- Есть тут у нас один подмастерье. Горазд зело на всякие штуки. - В раздумье покачал головой старшина. - Да только он в заточении. Наказан. Посадили на четыре недели. Я запер его у себя в чулане.

- За что? - встрепенулся Бауман.

- Устав нашего цеха запрещает подмастерьям хороводиться по кабакам и харчевням после девяти вечера. (Чтоб не сговаривались супротив своих хозяев.) А этот, мало того, что упивался ночью в трактире шнапсом, так ещё и поносил своего благодетеля-мастера. Мы судили его и порешили запереть у меня в чулане.

- А посмотреть-то на него можно? Ну, и поговорить бы хотелось.

- Поговорить? Не знаю... Ну, хорошо. Пошли.

Старшина снял со стены связку ключей и повёл Баумана по помещениям своей мастерской. Остановились они у двери с небольшим смотровым окошечком.

- Эй! Где ты там? - окликнул гробовщик подмастерье, замеревшего в полумраке в углу каморы.

- Что? - поднялся на его голос узник, и Бауман услышал, как при этом зазвенели цепи на его ногах.

Узнав в чём дело, подмастерье с радостью согласился немедленно приступить к работе, попросив неделю сроку. Старшина открыл его темницу, снял кандалы и в сопровождении повеселевшего Баумана отвёл к хозяину-мастеру.

Счастливый, явился Бауман в замок и доложил Корфу о том, что желание его будет исполнено.

И вот торжественный день настал. Утром 24 декабря, накануне католического и протестантского Светлого Рождества Христова, иллюминацию смастерили и Корф лично отправился её смотреть.

Она произвела на него удручающее впечатление.

- Мерзавец! – едва взглянув на «изделие», затряс кулаками Корф.

Его взбесило всё. И обмотанные еловыми ветками ворота замка, на которых лепились тысячи брусочков с обычными масляными ночничками. И дурно размалёванная холстина, которая висела тут же. И даже хрустальные шары с разноцветными подкрашенными водами, установленные на столбах. Всё казалось примитивным, как блеяние.

Так что обед в этот день Корф давал кёнигсбергской аристократии будучи совершенно не в духе. Особенно стыдился он разговоров об иллюминации, которую его гости собирались идти смотреть этим вечером.

- Я жду не дождусь наступления темноты, - шептала ему в ухо графиня Кейзерлинг. - Просто предвкушаю незабываемые моменты! Мы будем смотреть иллюминацию вместе?

- Нет, нет. Я останусь в замке. Что-то нездоровится, - смущался Корф.

И вот наконец вечер наступил. Подмастерье, выпущенный из темницы благодаря секретарю Бауману, зажёг все масляные лампадки, прикреплённые к брусочкам. И с особой любовью - ночнички позади сверкающих хрустальных шаров с подкрашенными водами. Благодаря такой подсветке они казались большими драгоценными камнями.

Неизбалованная кёнигсбергская публика ахала и восхищалась. Вместе со всеми радовалась и графиня Кейзерлинг. Люди заворожённо любовались огоньками, погружаясь в волшебный и восхитительный мир праздника. Казалось, что над сверкающими хрустальными шарами, над замком, над толпой веют невидимые чудесные крылья, и души горожан наполнялись светом и тихой радостью.

Корф достиг своей цели. Праздник удался.