От конца света до окраины земли

Первый надел земли в селе Киданивка под Киевом дали прадеду Василия Замниуса сразу после отмены крепостного права. Так и работала на нём семья до 1933 года, когда частной собственности пришёл конец. Скотину забрали в колхоз. Забрать-то забрали, а куда её деть? Ведь с тысячи дворов получились немалые стада и табуны. А ни конюшен, ни ферм у колхоза не было. Как и кормов. Вот лошади и коровы и дохли одна за другой... 

В село регулярно наезжали бригады и забирали у населения хлеб. Люди зерно прятали, зарывали в поле или на огороде. Но уполномоченные почти всегда находили закладки, прощупав свежеразрытые участки земли длинными пиками.

Дементий Замниус, отец Василия, пытался ездить на заработки. Работал на херсонщине у немцев-колонистов, потом отправился в Ташкент. Оттуда привёз на себе два пуда хлеба. Но спасти всех всё равно не удалось – двоих младенцев схоронили…

По округе расплодились банды. Когда у соседа корову увели, отец свою продал. Не успел вернуться с выручкой с базара, как нагрянули и к ним.

Мама открыла дверь, чтоб ведро с помоями вынести, а навстречу мужик с пистолетом. Дементий сбил его с ног, но от пули напарника не увернулся, был ранен. Со страху, что нашумели, бандиты сбежали, а деньги так и остались в пиджаке, висевшем у самой двери на гвоздочке...

В 1941-м началась война. Всех мужчин призывного возраста уже недели через две забрали. 

«Я тогда ездовым на телеге работал, -  рассказывает Василий Дементьевич. - Сложили они свои сидорки ко мне на повозку, и мы двинулись. Женщины за нами километра два шли, потом стали отставать. Сколько слёз было!..»

Вернулся в село, а там уже магазин грабят. Зашёл и он. Рассовал по карманам несколько коробок спичек. А дома мама как погнала:

- Выбрось! Отнеси назад! Ничего не трогай...

Отнёс. Уж сколько раз жалела она те спички во время оккупации, когда огонь только кресалом и добывали. Или шли все чередой к дому, где дым из трубы идёт, чтобы жара взять и свою печь растопить...

Наши отступили быстро – горстка солдат только прошла, с роту, наверное. А потом пошли немцы. И как! Неделю ехали – через дорогу было не перейти – машины, машины...

... А сельские мужики до армии не добрались. В суматохе бросили их без присмотра, они и разбежались, пришли домой. Только трое, в том числе и отец, попали на фронт. Больше о нём в Киданивке не слышали. Уже после войны бумага пришла, что погиб в 1943-м. А где - и до сих пор неизвестно... 

Пока царило безвластье, колхозные хлеба жали себе все, кто сколько сможет. Вася не отставал –  на нём семья. Скот, что за Днепр не успели угнать наши, тоже разобрали по дворам.

Потом установили немцы новый порядок. Велели всё обратно сдать. И ввели должность головы-председателя. Никто идти на неё не хотел - ответственности много. Так взялся Фёдор Коваленко. Лентяй знатный! До войны в поле пойдёт, ляжет и спит там до вечера. А теперь палку в руки взял. И охаживал ею крепко всякого, кто указание его не исполнит. Сильно старался! За это его после войны и расстреляли.

А пока карали фашисты. Бывшего председателя колхоза в Германию угнали, а раненого политрука и ещё двоих в районе повесили в знак устрашения...

В село то и дело пробирались наши солдаты. Однажды поблизости застрочил пулемёт, потом прибежал человек:

- Мы раненого оставили в кустах... Заберите...

В хату взять никто не решился. Спрятали на бахче в курене (сарайчик для сторожа – прим. авт.). Выздоровел, оказался славным сапожником, Ильёй звали. Как-то прибился в дом Замниусов, да так и остался. Пока весной 1942-го немцы из этих «отставников» не сколотили армию себе на подмогу. Что там случилось с ними, никто не узнал, но письмо от Ильи пришло. Из рядов советской армии. Мол, воевал за Родину и до Берлина дошёл. 

... Однажды шёл Вася на обед, а сестра Аня с соседской девушкой навстречу с узелочками.

- Вы, девчата, куда?

- В Германию. Угоняют.

Попала Анна на фабрику, где трудились много и тяжело, а кормили плохо. Повезло, что после отбраковки «бесполезного человеческого материала», её отдали в батрачки на хутор. Спаслась и вернулась домой в 1945-м. 

Под Новый, 1944–й, год подошли к селу советские войска. Месяца два не могли пробиваться дальше. Пока не подогнали к огороду  невиданные доселе военные машины, «Катюши», только тогда и сдвинули фронт на запад.

Под конец войны Василия Зам-
ниуса призвали в армию, но на фронт он уже не успел. Судьба забросила во флот, в Пиллау. 

Служил младший сержант Замниус в отдельной разведбатарее,  обучал моряков пользоваться химзащитой, костюмом, противогазом,  ликвидировать последствия химнападения. 

В 1951-м Василия демобилизовали, дали хорошие характеристики и с ними его сразу взяли в УЭЛ (Управление экспедиционного лова).

Первый рейс мат-
рос Замниус сделал на Балтику, где его СРТ-134 ловил треску. Брали только тушки, а печень выбрасывали за борт. 

Топили из неё жир только для своих нужд. Но больше ложки никто не брал. «А бригадир наш, Иван Гаврилович Кириченко, нальёт, бывало, стакан, хлебом заест, руки им же помажет - и пошёл. У нас руки в рукавицах стынут, а ему хоть бы хны!»

Потом дали задание топить из трески жир. А это такая вонь! Топили-то примитивно: берётся бочка, в неё кладётся печень и пар пускается по змеевику. Одного боцмана не воротило. Сдали десять больших бидонов, а в порту за них ни копейки не заплатили… 

В первый же год в море, в августе 1952-го, Василию пришлось пережить и самый страшный шторм в жизни.

«Затарились мы под завязку, - говорит он. - Жадность одолела... Нарушили все правила: могли грузить только в трюма, а мы ещё лишних бочек сто на палубу поставили. Ураган, волны – таких никогда и не видел после. А на старых судах передача рулевая была штур-тросовая, удержать трудно.

Волна ударит о перо руля, баранку из рук выбивает. И крутится она до упора, а рулевой лбом в стенку летит!

Тогда три судна утонуло...  Штормовали мы почти сутки. Воды на палубу как нальёт – судно вниз ухает. Бочки вплавь пошли. «Выбрасывай за борт!»  – кричит капитан. И давай мы их... Убежали до самых Фарерских островов и там спрятались».

Никак тогда Василию утонуть было нельзя – дома ждала беременная жена Валентина, а через два месяца появилась на свет доченька.

В 1953 году под началом знаменитого капитана Авенира Сухондяевского  Василий  попал в Атлантику в составе сельдяной экспедиции. Авенир Павлович, из архангельских, потому страшно любил  треску, просил оставлять ему этот «брак» (донная рыба попадалась среди селёдки случайно).

Работать было намного проще. На треске работа беспрерывная. А тут с вечера сети выметали - и до утра спи-отдыхай. Потом снова выбрали и снова передышка. Хотя и сетей немало ставили - 100 штук по 30 метров каждая. Одна пустая поднимется, зато на соседней – тонна!

Теперь Василий Дементьевич ходил уже рыбмастером. Матросы рыбу пошкерят, зюзьгой-сачком на 5-6 кило ему в бочку кинут, а он солит. Потом бондарь заколотит и опускают в трюм. Ещё легче стало, когда поставили стол: на нём удобнее рыбу с солью мешать. Ведь в среднем через его руки проходило тонн 400 за рейс, а рейсов – по два в год. А ходил 5 лет... 

В 1955-м Василий отправился набираться ума в Школу усовершенствования комсостава в Мамоново, где тогда ковали кадры для интенсивно растущего калининградского флота.

Стал штурманом, пошёл в море 3-м помощником капитана на СРТ. Отвечал за карты и их корректировку, за навигационное оборудование. Опыт накопил, отправился вторым помощником, а в 1961-м уже и старшим. 

Будучи штурманом получил долгожданную квартиру – 3-комнатную, в новеньком доме на ул. Радистов. Но новоселья не случилось.

«Только ключи и документы получил, вещи забросил и на следующий день в рейс ушёл, - вспоминает Василий Дементьевич. – Какое новоселье, когда там даже табуретки не было? Ведь всё по съёмным квартирам жили».

После реорганизации УЭЛа перешёл на тунобазу, где стал старшиной бота, то есть, капитаном. Небольшие судёнышки добывали тунца в Южной Атлантике и сдавали на базу, а там делали консервы.

Затем попал в траловый флот, где работал до самой пенсии. Побывал на другом конце огромной нашей страны – перегонял несколько судов в Петропавловск-Камчатский, чтобы пополнить дальневосточный флот. Видел и конец земли - мыс Доброй Надежды в Африке. С этой надеждой океаны и бороздил – на доброе возвращение в родной порт.