«Береги-и-ись!» - крикнул вальщик, и огромный ствол рухнул, надломив ёлочку, что выросла в старом окопе. Деревце отскочило и Тоня увидела ящики со снарядами. И торчащие
из земли сапоги...
Когда сапёры вывезли боеприпасы, лесорубы закопали останки немецкого солдата прямо в окопе и продолжили валить лес
Юлия ЯГНЕШКО
«В Краснознаменский леспромхоз я приехала по направлению в 1948 году, работала приёмщицей, на маркировке древесины, - говорит Антонина Васильевна Алексеева. - Специальность заготовителя древесины получила в архангельском техникуме по ускоренной программе. Теорию-то мы прошли, а как именно валят лес я и не видела!
В конце 1940-х в нашей области вырубали деревья, повреждённые осколками и пулями во время войны. Взамен потом сажали новые.
Никакой механизации у нас не было. Ручные пилы да топоры. Валили деревья мужчины, а сучкорубами работали 20-летние девочки. За смену каждая обязана обрубить ветки на четырёх стволах. Попробуй столько помахать топором... Зимой хворост ещё стащи в кучу и сожги».
Антонина тоже махала, только не топором, а специальным молотком, которым выбивала размер древесины после того, как замеряла диаметр стволов.
Но если нужно, шла замещать мастера по валу. И валить, и рубить...
С делянки брёвна увозили на сплав к реке Шешупе. Возили по узкоколейке на вагонке, платформе, которую тащила лошадь, впряжённая сбоку.
Лес уходил в Калининград на ЦБК-2, на строительство, что похуже - на дрова.
Пылали пожарища...
А родилась Тоня в Белоруссии. Отец её работал в Лиде таможенником. Но в 1931-м, когда ей, младшей из четырёх дочерей, не исполнилось и пяти лет, скончался от дифтерии.
Года не прошло - умерла мама…
«Говорят, я очень на неё похожа, - показывает Антонина Васильевна единственную фотографию, на которой портреты родителей помещены рядышком, головами друг к другу, как было модно в те годы. - Старших сестёр Аню и Таню взяла на воспитание тётушка, а мы с Валей росли в Весновском детдоме».
В июне 1941-го Тоня приехала погостить у тёти в Дараганово, местечке между Минском и Бобруйском.
«21 июня на берегу реки Птичь в сосновом бору устроили гуляние для выпускников школы, - рассказывает наша собеседница. - Отгуляли ребята - и в военкомат, на фронт. Так и мои двоюродные братья Аркадий и Коля ушли. И уже не вернулись».
На третьи сутки войны началась бомбёжка. На Бобруйск и Осиповичи посыпались немецкие десанты. Когда пришли немцы, молодёжь пряталась в лесах. Но парней и девушек ловили и отправляли в трудовые лагеря.
«Фашисты жестоко с людьми обращались, могли застрелить только потому, что человек не понравился, - говорит Антонина Васильевна. - И ребёнка и старика. Учителями немецкого в нашей школе работали евреи. У них малые дети. Их расстреляли просто на ходу...
Людей жгли деревнями. По всей Белоруссии обелиски стоят на таких местах… В 1942-м, когда донесли, что сыновья тётушки в армии, немцы сожгли её в собственном доме... А я попала в облаву. Меня отвезли в приёмник, а потом отправили в Германию».
«Мы разломали забор...»
«В нашем вагоне и на льняной фабрике, куда я попала 28 августа 1942 года, я оказалась самая младшая. Бежать и не думала. Как? Охрана с автоматами, с овчарками.
Мне 16 лет. Сноп льна на станок поднять сил не хватало. А плохо работаешь — били. Дубинкой, сапогами, как придётся…
Рядом со мной работала учительница. Она и выручала. Затащит сноп, я развяжу его, распотрошу, и толкаем в агрегат, обмолачиваем.
Семя ссыпалось в лоток, а стебли шли на производство волокна.
В нашем пыльном цеху работали только советские люди и поляки. А вот на чистом участке, где нити сматывали, стояли уже только немки».
Жили угнанные в рабство женщины в бараке за колючей проволокой. Каждая получила тёмное платье, под горлышко, и нашивку: белыми буквами на синем фоне «OST».
Такую носил каждый из пяти миллионов человек, угнанных из СССР (только половина из них выжила и вернулась домой...). Знак снимать не разрешалось. По нему немцы отличали остарбайтеров — бесплатную рабсилу из Восточной Европы.
Немцы обращались к женщинам по номерам. Работать на фабрике приходилось по 16 часов.
«Утром и вечером нам давали по кусочку хлеба с опилками и по кружке затирки, - рассказывает Антонина Васильевна. - Ни капли молока в ней. Вода, чуть муки и даже не досаливали. Мы спасались льняным семенем. Схватишь горсточку и в рот. Как есть. С пылью, грязью… Если надсмотрщик заметит, то бьёт.
Меня тоже били. За то, что медленно работала. Однажды немец ударил меня по голове дубинкой. Я упала. Тогда он сапогом мне в лицо... Зубы выбил».
В лагере Тоня провела больше двух с половиной лет. В 1945-м, как только начали подступать советские войска, с работниками стали обращаться лучше. Потом хозяин фабрики сбежал. За ним разбежались надсмотрщики.
«Мы разломали забор и побежали к своим. Как увидели их… Столько было слёз...»
Угнанным оформили документы и отправили по домам. Но Тоне ехать было некуда. Она стремилась просто на родную землю. В надежде найти хоть кого-то из сестёр.
Всё на пересчёт
«Оказалось, что Аня с Таней в войну стали связными у партизан, а Валя ушла на фронт, служила рядовым в стрелковой части, участвовала в освобождении Чехии, дошла до Берлина. И все мы остались живы».
В 1946-м Тоня уехала в Архангельск, закончила техникум и отправилась на лесозаготовки под Краснознаменск. А через два года перебралась в Калининград, устроилась тальманом в морской торговый порт. (Тальман - должностное лицо, ответственное за учёт груза во время его погрузки на судно или выгрузки, - прим. авт.)
Приходил сухогруз тонн на пять, и она принимала груз, пересчитывала. Шли сахар-сырец, каучук, оборудование, вискоза. А ещё целлюлоза, химия. В 1960-х стало много продуктов - мясо, куры, масло сливочное, экзотические фрукты.
Докеры долго грузили всё это вручную. Сначала на борту судна надо погрузить мешки на тросы, закрепить. Кран зацепит их и спустит на причал. Там перегружают на тачки и на склад.
«Докерам жарко, а я 8 часов стою на холоде. Руки просто коченели… Никак не записать, сколько они погрузили. Стану у печки, грею и плачу.
Я работала при трёх начальниках порта. Принимал меня Харитон Иванович Греку, а как отработала 33 года, так на пенсию пошла уже при Аркадии Евгеньевиче Михайлове».
Многие портовые работники жили на 5-й Причальной в бараках, где после войны содержали военнопленных немцев. И Антонина с мужем тоже. А на Новый 1960-й год они справили новоселье в квартире на Нансена. Пусть с печным отоплением, но так были рады!
Владимир Иванович тоже трудился в порту, составителем вагонов на тепловозе. Потом решился идти в море. Устроился в Пионерскую базу океанического рыболовного флота, боцманом на СРТ.
Хранила тайну
Работа у Антонины Васильевны года до 1975-го была... секретная. Во-первых, строго контролировал ОБХСС (отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности). Во-вторых, в особом отделе КГБ она подписывала бумагу о неразглашении. Мол, никому не расскажет, что погрузили-выгрузили.
Всё потому, что через Калининград шла техника и на Кубу, и снабжение групп советских войск в Германии и других странах.
«Помню, как в 1956 году мы снаряжали антарктическую экспедицию, - говорит Антонина Васильевна. - Пришла «Обь», дизель-электроход. Наши краны работали без передышки несколько суток.
Загрузили трактор. Молоденький тракторист прямо не отходил от него, всё заботился о своей машине. Вместе с нею и погиб в Антарктиде. Рассказали, что трактор тащил сани с грузом, а тут пошла трещина по льду. И парень не сумел выскочить...»
* * *
Антонина Васильевна показывает исторический документ — удостоверение ветерана морского торгового порта под номером 27. Рядом у неё бережно хранятся и другие - ударника коммунистического труда, ветерана труда. А ещё грамоты от руководства. Сначала как старшему тальману первого грузового района, а потом и как заведующей складом.
«В порту я уже много лет не была, - говорит Антонина Васильевна. - Меня там помнят, поздравляют с праздниками. Но мне грустно…Выхожу на улицу и вижу, что портовые краны в гавани повесили головы и стоят... В моё время они крутились в три смены! Надеюсь, что всё ещё изменится».